Что самое смешное - это не государственная социальная реклама, а эксперимент студии My Duck's Vision. В комментариях на Youtube мнения сильно разделились: одни юмор оценили, другим и снято плохо, и ритм с текстом не нравятся, и косяков куча, и в соответствующие службы не дозвонишься... Как по мне, отличный ролик же

@темы: Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!

---

Чудна страна на изумрудном острове. Там висит единственный в мире перевернутый светофор - ну невозможно же терпеть, британский красный выше ирландского зеленого!
Традиционный плотный ирландский завтрак в некоторых кафе графства Мэн могут подавать на лопате
Ирландское рагу - еда с вполне себе определенными компонентами, а не та анархическая смесь, которая известна под этим наименованием.

Учебники по ирландскому, если я отважусь его учить
www.languages-study.com/eire-links.html
www.spbgu.ru/forums/index.php?s=2828256305cb096...
ru.wikibooks.org/wiki/Ирландский_язык
www.cymraeg.ru/geiriadur/dict?f=3&t=0&w=Gaeilge

@темы: лингва, поймала Сетью, Eire

---

Стек событий

На работе внезапно обнаружился блендер, который я скрестила с пивной кружкой и вот уже допиваю пол-литра молочно-бананового коктейля. Жить хорошо, даже если работаешь летом в выходной
***
Вчера:
- Лена, вот ты смеешься, а мне по звуку показалось, что Никита пришел.
Через полчаса упомянутый появляется, ему рассказывают, предлагают меня пощекотать и послушать
- Я, наверное, на её месте сидел, наследил там, а она нотку поймала.
- В ля-бемоль вляпалась?
***
В четверг состоялось открытие Dance&Travel, в горсаду был танцевальный вечер. И присутствовал там преподаватель Королевского общества шотландских контрдансов Малкольм Браун, к которому я приставала с глупым вопросом об историчности своей юбки-килта: носили ли женщины такое? Сей почтенных лет джентльмен оглядел меня и заявил, что я слишком молода для такой длинной юбки.
Судя по фотографии клана Макларен, предположение про более длинные по сравнению с мужскими юбки такой же конструкции похоже на правду.

Несмотря на заявление переводчицы, что Малкольм англичанин, на вчерашнем занятии он сам возмутился, что подданных Соединенного Королевства всех поголовно называют англичанами, а он - шотландец! Как я и думала.

@темы: what a wonderful work, Янтарное радио

---

Другие тесты и гадания от Шувани

@темы: лучший из миров, Вредные привычки

---

Флаг мироздания

Ближе к концу главы я не то, что перестаю быть согласна с автором, но логика повествования как-то размазывается и вывод для меня не столь очевиден, как планировалось. Но вот про верность миру очень понравилось.

Гилберт Кийт Честертон (Gilbert Keith Chesterton)
Ортодоксия. Глава 5
Флаг мироздания (The Flag of the World)

читать

Когда я был подростком, мне всюду попадались два любопытных создания — оптимист и пессимист. Я и сам их так называл, хотя беспечно признаюсь, что никогда не понимал этих слов. Одно было ясно: буквально эти слова понимать нельзя; ведь буквально они означали: «тот, кто считает мир сколь возможно хорошим», и «тот, кто считает мир сколь возможно плохим». Поскольку это чушь, приходилось еще подумать. Слово «оптимист» не могло означать того, кто считает все на свете правильным, — это ведь так же бессмысленно, как считать, что все на свете справа.

В конце концов я решил, что для оптимиста все хорошо, кроме пессимиста, а для пессимиста все плохо, кроме него самого. Нечестно было бы скрыть загадочное, но заманчивое определение, принадлежавшее одной девочке: «Оптимист смотрит вам в глаза, а пессимист — вам под ноги». Может быть, лучшего определения и не сыщешь? Что-что, а истина в нем есть, пусть аллегорическая. В сущности, именно так легче всего разграничить невеселого мыслителя, которому важно, что мы время от времени соприкасаемся с землей, и мыслителя посчастливей, который знает, что мы способны видеть и выбирать дорогу.

Однако в самой альтернативе — или оптимист, или пессимист — кроется ошибка. Мы принимаем без доказательств, что человек оценивает мир так, словно ищет жилье, снимает квартиру. Если бы мы явились сюда сознательно и в полной силе, мы могли бы прикинуть, восполняют ли летние леса бешеных собак, как прикидывает искатель квартир, восполняет ли телефон пыльную улицу под окнами. Но так не бывает. Мы попадаем в этот мир раньше, чем способны решить, хорошо тут или нет. Мы сражаемся за честь знамени и даже одерживаем победы раньше, чем нас берут в солдаты. Короче говоря, все дело в том, что мы повязаны верностью, когда еще никем или ничем не успели восхититься.

Ребенку мир кажется странным и все же хорошим; лучше всего это выражено в сказках. О них я говорил в предыдущей главе. Теперь читатель может, если хочет, перейти к той смелой и даже удалой литературе, которая сменяет сказку в жизни мальчика. Все мы почерпнули немало здравой нравственности из дешевых приключенческих книжек. По этой ли, по иной ли причине мне всегда казалось и кажется теперь, что отношение к жизни лучше всего сопоставлять не с осуждением или одобрением, а с воинской верностью. Я принимаю мир не как оптимист, а как патриот.

Мир — не пансион в Брайтоне, откуда мы может уехать, если он нам не нравится. Он — наша фамильная крепость с флагом на башне, и чем хуже в нем дела, тем меньше у нас прав уйти. Суть не в том, что мир слишком плох для любви или слишком хорош для ненависти. Суть в ином: когда вы кого-то любите, счастье его, тем паче несчастье, умножает вашу любовь, когда вы любите Англию, и веселые и печальные мысли о ней усиливают ваш патриотизм. Если вы любите этот мир, дело обстоит точно так же.

Представьте себе, что перед вами что-нибудь их рук вон плохое, скажем, Пимлико. Если вы задумаетесь над тем, как сделать его лучше, нить мыслей приведет вас к причудливым, неразумным ответам. Недостаточно возмутиться им — тогда вы просто зарежетесь или переедете в Челси. Недостаточно и восхититься — тогда оно останется как есть, а это ужасно. Выход один: полюбить Пимлико преданно и без всякой причины. Если хоть один человек его полюбит, оно расцветет золотыми шпилями и башнями слоновой кости — расцветет, как женщина, которую полюбили. Ведь мы украшаем не для того, чтобы скрыть какую-нибудь мерзость, а для того, чтобы хорошее стало еще лучше.

Мать завязывает ребенку синий бант не потому, что ребенок без банта ей противен. Мужчина дарит женщине ожерелье не для того, чтобы скрыть ее шею. Если люди полюбят Пимлико, как матери любят детей — неразумно, только за то, что это их дети, — оно за два года станет прекрасней Флоренции. Мне скажут, что все это — парадоксы и выдумки. Я отвечу, что это — история. Именно так и города становились великими. Доберитесь мыслью до самой глубины цивилизаций, и вы увидите, что они вырастали вокруг священного камня или колодца. Сперва чтили место, потом делали его достойным славы. Рим полюбили не за величие — Рим стал великим, ибо его полюбили.

Теорию общественного договора, столь милую сердцу XVIII века часто неуклюже ругают в веке XX. Ее создатели кое в чем правы — и впрямь, старые формы правления отражали какое-то соглашение, сотрудничество. Не правы они в одном: им казалось, что люди стремились к порядку или к нравственным нормам прямо, сознательно. На самом же деле нравственность началась не с того, что один человек сказал другому: «Я тебя не ударю, если ты не ударишь меня»; нет и следа таких соглашений. Но есть немало следов того, что оба они говорили: «Мы не ударим друг друга на священной земле».

Выполняя обряд, люди обретали нравственную ценность. Они не воспитывали храбрости — она сражались за святыню и вдруг замечали, что храбры. Они не воспитывали чистоплотности — они омывались для алтаря и замечали, что чисты. Большая часть англичан знает древнюю историю только еврейского народа; что ж, в ней достаточно фактов, подтверждающих мои слова. Десять заповедей, которые потом подошли всему человечеству, были просто военным уставом, списком приказов, необходимых для того, чтобы охранять некий ящик на пути через некую пустыню. Беззаконие было злом, ибо ставило под удар ковчег. И лишь тогда, когда один день отвели Богу, оказалось, что человек может отдохнуть раз в неделю.

Если вы согласитесь, что преданность месту или вещи — источник творческой силы, мы можем пойти дальше к весьма странным вещам. Повторим еще раз: единственно верный оптимизм подобен патриотизму. Чем же плох тогда пессимист? Мне кажется тем, что он — непатриотичный гражданин мироздания. Почему же это плохо? Мне кажется, не будет слишком грубо, если я назову его искренним доброжелателем. Чем же плох искренний доброжелатель? Тут мы ударяемся о камень реальной жизни и упрямой природы человеческой.

В искреннем доброжелателе плохо то, что он — неискренен. Он кое-что затаил — он скрывает, как ему приятно говорить гадости. Втайне он хочет уязвить, а не помочь. Вот почему нормального человека так раздражают люди, лишенные патриотизма. Конечно, я говорю не о тех, кто раздражает истеричных актрис и гневных маклеров; те — просто честные патриоты. Когда говорят, что нельзя ругать англо-бурскую войну, пока она не кончилась, не стоит даже отвечать; с таким же успехом можно говорить, что нельзя преграждать своей матери путь к обрыву, пока она не упала в пропасть.

Но бывает настоящее отсутствие патриотизма, и оно раздражает здоровых людей по той же самой причине, о которой я писал. Такой не патриот — неискренний искренний доброжелатель; он — из тех, кто говорит: «Мне очень жаль, но вы разорены», а ему ничуть не жаль. Его, не впадая в напыщенность, можно назвать предателем — ему разрешили знать горькую правду, чтобы он помог своим, дал дельный совет, а он вместо этого подстрекает новобранцев к дезертирству.

Свободой критики, которую мир предоставил своим советникам, он пользуется, чтобы отвратить народ от верности. Пусть он верен фактам — это не все; важны его чувства, его цели. Быть может, тысяча жителей предместья действительно заболели оспой; но мы хотим знать, кто говорит об этом — философ, который хочет пороптать на богов, или врач, который хочет помочь людям.

Пессимист плох не тем, что ругает и богов, и людей, а тем, что он их не любит; тем, что он не связан с миром врожденной, неразумной связью верности. Чем же плох оптимист? Тем, что, желая подержать есть мироздания, он покрывает его грехи. Оптимист — как шовинист, он не склонен менять мир. От всех нападок он отделывается пустыми, как в парламенте, отговорками и заверениями. Он не моет мир, а штукатурит. И тут мы подходим к очень интересной психологической загадке.

Мы сказали, что необходима извечная верность бытию. Какая же — естественная или сверхъестественная? Если хотите — разумная или неразумная? Как ни странно, дурной оптимизм (неубедительная защита всего на свете) — это оптимизм разумный. Он ведет к застою; к перемене ведет оптимизм неразумный. Использую для наглядности все тот же патриотизм. Если вы любите какое-то место разумно, по определенной причине, вы скорее всего его испортите; если любите без причины — вы его улучшаете. Если вам (что маловероятно) нравится в Пимлико что-то определенное, вы станете это укреплять в ущерб самому Пимлико.

Но если вы просто любите Пимлико, вы можете превратить его в Новый Иерусалим. Не спорю, быть может, это лишнее, мне важно одно: изменить, исправить может только неразумный патриот. Те, чей патриотизм обоснован, страдают шовинистической спесью. Самые ярые шовинисты любят не Англию, а идею Англии. Если вы любите Англию за то, что она — империя, вы можете переоценить ее успехи в Индии; если любите ее как страну — не разлюбите никогда, ведь она останется страной и под властью индусов. Искажает историю лишь патриотизм, от истории зависящий. Если вы просто любите Англию, вам неважно, откуда она взялась. Если вы любите ее, ибо она — англосаксонская, вы легко исказите факты ради своей причуды.

Вы дойдете до того, что норманны, в сущности, были саксами (дошел же до этого Карлейль); дойдете до нелепости, ибо не хотели, чтобы любовь ваша была нелепой. Тот, кто любит Францию за военную мощь, презирает армию 1870 года. Тот, кто любит Францию без причины, возродит эту армию; так французы и сделали. Франция вообще — воплощение моего парадокса. Нигде в мире нет столь неразумного и романтического патриотизма; нигде нет столь резких и полезных перемен. Чем отвлеченней патриотизм, тем практичней политика.

Наверное, самый наглядный бытовой пример — женщины, их странная и цепкая преданность. Глупые люди решили, что женщины слепы, так как не покидают мужчину, что бы тот не натворил. Вероятно, эти люди не видели ни одной женщины. Те самые жены, которые идут за мужем в огонь и в воду, в частных беседах палят его огнем и окатывают водой. Друг хорошо относится к другу и оставляет его таким, каков он есть; жена любит мужа и, не зная устали, его переделывает.

Женщина служит мужчине самозабвенно, как мистик, и ругает его беспощадно, как критик. Это хорошо понял Теккерей — помните, мать Пенденниса поклонялась ему как Богу, но отнюдь не считала его безупречным человеком. Преданность не мешает критике; фанатик смело может быть скептиком. Любовь не ослепляет, куда там! — любовь связывает, и чем крепче ты связан, тем яснее видишь.

Вот как понимаю я теперь оптимизм, пессимизм и «улучшения». Прежде чем менять что-то в мире, мы должны принести ему присягу. Если жизнь важна для нас, драгоценна, тогда неважно, что я о ней думаю. Если сердце на месте, рука свободна. Остановлюсь на минуту — сейчас мне возразят. Мне скажут, что разумные люди считают мир мешаниной добра и зла, вполне терпимой и сносной. Именно против такого взгляда я и возражаю. Да, я знаю, так думают теперь многие. Особенно удачно сказал об этом Мэтью Арнольд в стихах, более кощунственных, чем вопль Шопенгауэра, о том, что жизнь вполне терпима, но вряд ли стоит россыпей миров и родовых мук. Я знаю, что это ощущение пропитало нашу эпоху — и, на мой взгляд, заморозило.

Но для веры и мятежа нужно не вяло принимать мир — «на худой конец сойдет», а ненавидеть всем сердцем и всем сердцем любить. Нам не нужно, чтобы радость и гнев смешивались в унылом довольстве, — мы хотим яростной радости и яростного гнева. Мир должен быть для нас замком людоеда, который мы обязаны взять, и собственным коттеджем, куда мы можем вернуться под вечер.

Без сомнения, обычный человек способен примириться с миром, но этого мало. Способен ли он ненавидеть мир так сильно, чтобы его изменить, и любить так сильно, чтобы счесть достойным перемены? Способен ли узнать, как здесь плохо, и не впасть в отчаяние? Способен ли он, словом, быть не только оптимистом и не только пессимистом, но одержимым оптимистом и одержимым пессимистом? Я утверждаю, что разумный оптимист тут провалится, неразумный — восторжествует.

Я пишу сейчас не логично, а в том порядке, в каком все эти мысли когда-то приходили ко мне; и в размышлениях моих сыграла большую роль одна популярная тогда тема. С тяжелой руки Ибсена все обсуждали тогда, считать ли самоубийство похвальным. Серьезные прогрессисты объясняли нам, что к самоубийце надо питать не жалость, а зависть, — если он прострелил себе голову, это значит, что она была у него умнее, чем у других. Уильям Арчер сулил, что в золотом веке заведут автоматы и всякий может, опустив монетку в щелочку, покончить с собой. Я же никак не мог согласиться с теми, кто называл себя человечными и либеральными.

Самоубийство — не просто грех; это грех грехов. Это предательство, дезертирство, абсолютное зло. Убийца убивает человека, самоубийца — всех людей. Он хуже динамитчика, хуже насильника, ибо взрывает все дома, оскорбляет всех женщин. Вору достаточно бриллиантов, самоубийцу не подкупишь и сверкающими сокровищами Града Небесного. Вор оказывает честь украденной вещи, хотя и не ее владельцу. Самоубийца оскорбляет все на свете тем, что ничего не украл. Во всем мироздании нет твари, которую бы он не обидел. Если он повесился на дереве, листья вправе осыпаться, птицы — разлететься от обиды.

Конечно, его легко понять и пожалеть. Нетрудно понять и насильника, тем более террориста. Но если мы перейдем от чувства к чистой мысли, к сути, нам придется признать, что в осиновом коле, вбитом в тело на перекрестке дорог, больше истины и логики, чем в автоматах Арчера. Самоубийцу не случайно хоронили отдельно от всех. Его преступление особое — оно убивает все на свете, даже преступление.

Примерно тогда я прочитал у кого-то из либералов, что самоубийство и мученичество — просто одно и то же. Это было так неправильно, что помогло мне довести до конца мою мысль. Конечно, мученик прямо противоположен самоубийце. Ему безмерно важно что-то, и он готов забыть себя, отдать за это жизнь. Тем он и прекрасен — как бы ни отвергал он мир, как бы ни обличал людей, он подтверждает неразрывную верность бытию. Самоубийца же ужасен тем, что бытию неверен, он только разрушает, больше ничего — духовно разрушает мироздание.

Тут я вспомнил осиновой кол и удивился. Ведь христианство тоже осудило самоубийцу, хотя возвеличило мученика. Христиан обвиняли — и не всегда без причин — в том, что они довели до предела самоистязание и мученичество. Мученики говорили о смерти с поистине пугающей радостью. Они кощунственно отвергали дивные обязанности тела; они наслаждались запахом тления, как запахом цветущего луга. Многие видели в них истинных певцов пессимизма. Но осиновый кол говорит нам, что думает о пессимизме христианство.

Такой была первая из длинной цепи загадок: так христианство впервые вступило в мой мысленный спор. Оно внесло одну особенность, о которой я скажу потом подробней. Его суждение о самоубийстве и мученичестве было совсем не похоже на привычное в наши дни суждение о поступках: дело было в сути, не степени. В наше время сказали бы, что где-то надо провести границу, и провели бы ее, и отдавший жизнь восторженно оказался бы по одну сторону от нее, отдавший жизнь мрачно — по другую.

Но христиане не считали, что самоубийца просто хватил через край. Они яростно отвергали его и яростно славили мученика. Столь похожие действия были для них далеки друг от друга, как небо и ад. Тот, кто жертвует жизнью, так хорош, что кости его исцеляют города от чумы; тот, кто лишает себя жизни, так плох, что кости его оскверняют кладбище. Не знаю, оправдан ли этот пыл, но почему он так пылок?

Именно тогда я впервые понял, что стою на протоптанной дороге. Христианство тоже знало разницу между мучеником и самоубийцей; быть может, по той же причине? Быть может, оно почувствовало и выразило то же самое, что не смог (и не могу) выразить я? И тут я вспомнил: христианство ругают именно за то, что в нем объединились два взгляда, которые я так неуклюже пытаюсь объединить. Его обвиняют и в излишнем оптимизме, и в излишнем пессимизме. Совпадение поразило меня.

В наши дни популярен один очень глупый довод: мы говорим, что в такие-то и такие-то вещи можно верить в одном веке, нельзя — в другом. Та или иная догма, учат нас, хороша для XII века, плоха для XX. С таким же успехом можно сказать, что философская система подходит для понедельника, но не для вторника; что она хороша в половине четвертого, плоха — в половине пятого. Вера зависит от взглядов, а не от века и часа. Если вы считаете неизменными законы природы, вы не поверите в чудо ни в каком веке.

Предположим, вы присутствуете при чудесном исцелении. Материалист XII века не поверит в него точно так же, как и материалист ХХ. Адепт «христианской науки» поверит в ХХ, как христианин в XII. Все дело в мировоззрении. Когда мы говорим о каком-нибудь важном ответе, важно не то, давно ли он дан, важно, отвечает ли он на вопрос. И вот чем больше я думал о том, как и с чем пришло христианство в мир, тем сильнее я чувствовал, что оно на вопрос ответило.

Свободомыслящие христиане вечно делают христианству неуместные комплименты. Послушать их, до христианства не было ни благоговения, ни жалости; любой средневековый христианин знал, что это не так. По их словам, христианство замечательно тем, что первым призвало к опрощению, самообузданию, духовности и честности. Меня сочтут очень узким (что бы ни значило это слово), если я скажу: христианство замечательно тем, что оно проповедовало христианство. Его исключительность в том, что оно — исключительно; а в простоте или в правдивости ничего исключительного нет, к ним стремились всегда и всюду. Христианство было ответом на загадку, а не последним из общих мест скучной беседы.

На днях я прочитал в прекрасном пуританского толка журнале: «Освободите христианство от окостеневшей догмы, и вы увидите, что оно — просто учение о Внутреннем Свете». С таким же успехом можно освободить человека от костей. Но дело не в том; если бы я сказал, что христианство явилось в мир, чтобы уничтожить учение о внутреннем свете, это было бы неверно и все-таки ближе к истине. Поздние стоики, вроде Марка Аврелия, верили во внутренний свет. Своим достоинством, своей усталостью, своей невеселой и неглубокой заботой о других, своей неизлечимой и тщательной заботой о себе они обязаны именно этому унылому освещению.

Вспомните, как настаивает Марк Аврелий на мелких запретах и мелких обязанностях, — для нравственного мятежа у него не хватает ни любви, ни гнева. Он рано встает, совсем как наши лорды, увлекающиеся простой жизнью, — это ведь куда легче, чем запретить бои гладиаторов или вернуть англичанам землю. Марк Аврелий принадлежал к самому невыносимому из человеческих типов. Он — несебялюбивый себялюбец, иными словами, тот, чья гордыня не оправдана строгостью. Из всех страшных вер самая страшная — поклонение богу, сидящему внутри тебя. Всякий, кто видел хоть одного человека, поймет, что может из этого выйти; всякий, кто видел хоть одного адепта Высшей Мысли, знает, что из этого выходит.

Если Джонс поклоняется тому, что у него внутри, он рано или поздно поклонится Джонсу. Пусть лучше поклоняется солнцу и луне, кошкам и крокодилам! Христианство возвестило со всей яростью, что надо глядеть не внутрь, а наружу — надо принять с удивлением и любовью общество и опеку Бога. Стать христианином было тем и радостно, что ты уже не один со своим внутренним светом, что есть свет снаружи — блистающий, как луна, светлый, как солнце, грозный, как полки со знаменами.

Тем не менее, солнцу и луне поклоняться не следует. Если Джонс будет им поклоняться, он станет им подражать. Солнце сжигает живьем насекомых — что ж, сожжет и он. От Солнца бывает солнечный удар — что ж, он ударит ближнего. Луна, по слухам, лишает разума — он решит, что вправе довести до безумия жену. Это уродство чисто внешнего оптимизма тоже проявилось в древности. Примерно в то же время, когда сквозь идеализм стоиков проступили все слабости пессимизма, сквозь поклонение природе проступила безмерная слабость оптимизма. Поклонение природе естественно, пока общество молодо; пантеизм неплох, пока покланяются Пану. Но у природы есть оборотная сторона, до которой недолго добраться греху и опыту.

Поклонение природе плохо тем, что оно, рано или поздно, идет наперекор природе. Утром вы любите ее невинную приветливость, но приходит вечер, и вам любезны жестокость и мрак. Вы купаетесь утром в светлой воде, как купался стоический мудрец, а на склоне дня вы купаетесь в бычьей крови, как Юлиан Отступник. Погоня за здоровьем всегда приводит к нездоровым вещам. Нельзя подчиняться природе, нельзя поклоняться — можно только радоваться. Нельзя серьезно почитать горы и звезды; иначе мы придем к тому, к чему пришли древние. Земля добра — и потому мы подражаем ее жестокости. Любовь естественна — и потому мы погружаемся в безумство извращения. Чистый оптимизм дошел до логического конца. Мысль о том, что все хорошо, обернулась разгулом самого худшего.

С другой стороны, идеальный пессимизм воплощали поздние стоики. Они отказались от мысли о том, что в мире есть хоть что-нибудь путное, и смотрели внутрь, в себя. Они не надеялись найти добро ни в природе, ни в людях; внешний мир слишком мало их занимал, чтобы уничтожить его или переделать. Античность невесело стояла на том же распутье, что и мы. Те, кто хотел насладиться миром, с успехом разрушили его, а те, кто хотел жить по совести, обращали на них слишком мало внимания, чтобы скрестить с ними меч. На этом самом распутье внезапно явилось христианство и предложило ответ. Люди приняли его и признали единственно возможным. Таким он и был; мне кажется, таков он и сейчас.

Этот ответ — как удар меча: он разрубает, а не смешивает и не смазывает все воедино и уж никак не «объединяет». Меч разделил Бога и мир. Бог отделен, определен; многие, пришедшие теперь к христианству, делают вид, что этого нет, но только из-за этого люди приходили в христианство тогда. Именно так отвечало христианство несчастному пессимисту и совсем уж несчастному оптимисту. Сейчас я пишу не о них и потому коснусь лишь мимоходом столь необъятной проблемы.

Определения — и церковные, и мирские — состоят из слов, и нам никак не избежать метафор. Вопрос не в них — вопрос в том, возможны ли вообще определения, можно ли передать хоть что-то метафорой. Я считаю, что можно; так же думает и поборник эволюции — иначе он не стал бы употреблять свою метафору, не говорил бы о развитии. У христиан тоже есть немаловажный образ: слово «Творец». Бог — творец, как поэт или художник. Все то, о чем я говорил чуть раньше, можно выразить общей фразой: творчество — это расставание. Такой образ не фантастичней модных фраз о развитии. Рожая, женщина расстается с ребенком. Всякое творчество — разлука. Рождение — это прощание, торжественное, как смерть.

Это и возвещал первый философский принцип христианства: создав мир, Абсолютная сила отделила его от Себя, как отделяет поэт стихи, мать — новорожденного ребенка. Многие философы учили, что Бог закабалил мир. Христианство учит иначе: сотворив мир, Бог его освободил. Он создал не столько стихи, сколько прекрасную пьесу и отдал ее актерам и режиссерам, которые сильно ее попортили. Обо всем этом я буду говорить позже. Сейчас мне важно одно: такой ответ абсолютно точно подошел к вопросу, с которого я начал. Если его принять, можно радоваться и гневаться, не опускаясь ни до оптимизма, ни до пессимизма.

Можно бросить вызов всем силам мироздания, не предавая знамени. Можно вступить с миром в схватку и быть ему преданным другом. Можно сражаться с драконом, если тот больше великих столиц и вечных гор, и даже всей земли, и убить его во имя столиц, земли и гор. Неважно, кто сильней, — важно, кто прав. Святой Георгий вонзит копье, даже если перед ним нет ничего, кроме дракона, и само небо — черная дыра в рамке разверстой пасти.

И когда я думал это, случилось то, что описать было невозможно. Долго, с самого отрочества, я бродил, что и дело натыкаясь на две огромные, хитрые конструкции, совершенно разные, ничем не связанные, — мир и христианство. Каким-то образом я догадался, что надо любить мир, не полагаясь на него; радоваться миру, не сливаясь с ним. Я узнал, что у христиан Бог — личностен, и что Он создал отдельный от Себя мир. Острие догмы попало в отверстие житейской проблемы, они в точности совпали — словно для того их и сделали, — вдруг начали твориться удивительные вещи. Как только они соединились в этой точке, все их части стали совпадать одна за другой, как часы за часами бьют полдень. Мои ощущения, одно за другим, совпадали с доктринами.

Приведу другое сравнение. Представьте, что я проник на чужую землю, чтобы взять одну крепость. Крепость пала — и страна покорилась мне, открылась вся, до самых дальних уголков детства. Слепые и расплывчатые детские ощущения стали вдруг ясными и здравыми. Я правильно чувствовал, что алый цвет роз — как выбор: его выбрал Бог. Я правильно чувствовал, что трава не обязана быть зеленой; она могла бы, по воле Божией, быть любого другого цвета. Я чувствовал, что радость висит на волоске условия, — так и есть, так и учит нас догмат первородного греха.

Самые смутные, нечеткие чудища, которых я и описать не мог был, не говоря уж о защите, тихо заняли свои места, словно кариатиды веры. Я чувствовал: Вселенная не пуста и безгранична, а уютна и драгоценна; так и есть — всякое творение драгоценно и мало для Творца, звезды малы и милы для Бога, как бриллианты для ювелира. Я чувствовал: все хорошее на свете надо хранить, как хранил Робинзон то, что осталось после бури. И тут есть отголосок истины — ведь мы спаслись, когда золотой корабль пошел ко дну до начала времен.

А главное, встала на место проблема оптимизма, и в тот же миг мне стало легко, словно встала на место кость. Чтобы откреститься от явного кощунства пессимизма, я нередко называл себя оптимистом. Но современный оптимист оказался унылым и лживым — он тщился доказать, что мы достойны этого мира. Христианская же радость стоит на том, что мы его недостойны.

Раньше я пытался радоваться, повторяя, что человек — просто одно из животных, которые просят у Бога пищу себе. Теперь я и впрямь обрадовался, ибо узнал, что человек — исключение, чудище. Я был прав, ощущая, как удивительно все на свете, — ведь я сам и хуже, и лучше всего остального. Радость оптимиста скучна — ведь для него все хорошее естественно, оно ему причитается; радость христианина — радостна, ибо все неестественно и поразительно в луче нездешнего света.

Современный философ твердил мне, что я — там, где и должен быть, а я не находил себе места. Но вот я узнал, что я — не там, где надо, и душа моя запела, как птица весной. Внезапно осветились забытые комнаты в сумрачном доме детства, и я понял, почему трава всегда казалась мне удивительной, как зеленая щетина гиганта, и почему я так скучал по дому у себя, на земле.

* * * * *
Данный текст воспроизведён по изданию: Честертон Г. К. Вечный Человек. / ISBN 5-250-01524-7 / Пер. с англ. Н. Л. Трауберг, комментарии Л. Б. Сумм / — М.: Политиздат, 1991.
В бумажном издании этому тексту соответствуют страницы 404-416.
www.chesterton.ru/orthodoxy/chapter05.html

@темы: поймала Сетью

---

Коллеги говорят

- Что надо увезти?
- Болгарочный диск.
- Да, с болгарской музыкой. Нормально так металл рубят.

Утром смотрим новости, дочка завтракает.
- Ты знаешь, кто это?
- Нептун.
- Ээ... Ну да, буквы почти те же. Но, может быть, Путин?
- Да, точно, Путин!

@темы: what a wonderful work

---

Коллеги говорят

- Что надо увезти?
- Болгарочный диск.
- Да, с болгарской музыкой. Нормально так металл рубят.

Утром смотрим новости, дочка завтракает.
- Ты знаешь, кто это?
- Нептун.
- Ээ... Ну да, буквы почти те же. Но, может быть, Путин?
- Да, точно, Путин!

---

Мегафон какие-то работы проводит, из-за этого с их мобильных номеров не могут дозвониться на наши городские. Клиенты, которые этими городскими номерами пользуются, претензии предъявляют нам и у нас же спрашивают, когда заработает. Странное чувство: то ли радоваться, что мы ни при чем и с нашей стороны все работает, то ли расстраиваться, что починить не можем и ничего не знаем.
Обнаружили, что звонок проходит, если набирать номер с кодом. Теперь коллеги пытаются понять мою логику: почему в такси я звоню без кода, а на остальные городские номера - с кодом? Сама озадачилась, как так получилось =)

@темы: what a wonderful work

---

На работе дофига всяких тяжелых и очень тяжелых штук, но все их держать неудобно, чтобы вместо гантели использовать)) Нашла только непонятного назначения цилиндр с опорами, похожий на ракету, килограмма два весом. Кто б знал, что буду искать в техотделе утяжеление для компенсации пропущенной тренировки =)

@темы: Янтарное радио

---

Выловила в Бездне bash.im:
Жена в целом готовит весьма неплохо. С тестом любым на "ты", с выпечкой, кондитеркой и т.д. Но блины не даются вообще никак.
Так что есть в этом какая-то магия. Одни и те же рецепты, одни и те же продукты, одни и те же манипуляции. А результаты на разных полюсах Земли.
------------
О том и речь, что умение готовить - навык, постигаемый опытом, а не набор инструкций. Плюс может быть или не быть таланта. Плюс разные ингредиенты влияют (что там производитель в этот раз в муку намешал...), разное настроение, нравится-не нравится готовящему блюдо, видел-не видел как его готовят. Это к вопросу о блинах. Кроме самого рецепта, влияет консистенция теста, которую не враз опишешь, лучше посмотреть, важен момент, когда надо, а когда не надо переворачивать, нагретость и толщина сковородки. Во многих блюдах рецепт только полдела, а остальное - навык, который нигде не описывают. Поэтому как раз часто бывает, если мама, бабушка хорошо готовит, то обычно и дочка тоже. Не потому, что мама и бабушка с хворостиной тренировали, а просто видела, как делается, и какой при этом запах. Ну и плюс все равно магия.

Ни разу не замечала, чтобы от муки зависело, получится или нет выпечка, даже не заморачиваюсь, какую покупать, блины, правда, печь просто не люблю)
Товарищи, кто живет в Томске и (вдруг) не умеет готовить - можно я на вас эксперимент проведу?)
Дано:
отсутствие у вас обширного опыта в готовке
подробные инструкции (правда подробные - примерно как алгоритм чистки картошки для робота из "Энциклопедии профессора Фортрана")
кухня с плитой и посудой
я как NPC, дающий квест
ваша смелость и желание послужить науке
Требуется:
поразить себя кулинарным подвигом.

"Ейной мордой в харю тыкать" не буду, как в рассказе "Ванька", но и настроение "у меня все равно ничего не получится, даже если я буду стараться" не подойдет.

@темы: алхимия

---

Грамматический экстремизм

 Эрл Грей:

Они это серьезно?

Прокуратура Октябрьского района Ростова-на-Дону вызвала куратора проекта "Тотальный диктант" Алексея Павловского на допрос. Как сообщил общественник сообщил на своей странице в Facebook, его заподозрили в связи с движением "граммар-наци".
- Сначала спрашивали про диктант, другие мои общественные инициативы, а потом поинтересовались, что я знаю про граммар-наци, не финансируют ли они мою деятельность, - рассказал Павловский. - Показывали картинки, которые это движение использует (там стилизация под нацистскую символику), о моем отношении к этим картинкам.

Кроме того, его спрашивали об отношении к неграмотным людям, не возникает ли у мужчины желания уничтожать их.

Словосочетание "Граммар-наци" дословно переводится с английского языка как "грамматические нацисты". Так в интернете называют людей, которых раздражают орфографические и грамматические ошибки. Неформальным символом этого объединения является красный флаг с буквой G, похожий на символику Третьего Рейха. Примечательно, что Павловский выложил в сеть копию прокурорского запроса, и пользователи интернета нашли в нем несколько опечаток.
Источнег

 Vinceres:
А сажать за пропаганду граммар-нацизма будут? Можно на всякий случай делать наколку "не забуду мать родную", учиться ботать по фене и сушить сухари? А покуда вертухаи не замели, организовать граммар-подполье и проводить партизанские акции, забрасывая города листовками с правилами русского языка
URL комментария

@темы: лингва, Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!, поймала Сетью

---

Развод

xxx: как там чо вообще
yyy: норм все. развожу цветы
xxx: типа курьер? или гопник?
yyy: типа гопник-садовод)
xxx: разводишь цветы на посадиццо?
yyy: агась
xxx: "слыш, давай присядем, поболтаем"
yyy: семки есть? чо терь, пускай растут раз есть!


Круче этого только мы с Корсаром меблю кухонную собирали, в час ночи, что ли. Началось с того, что я сидела на корточках и держала прикручиваемую дверцу, ассоциативный ряд сработал:
- Слышь, есть чо по тумбочкам? А собрать? А если найду?
Двери - момент ответственный, поэтому поступила директива "Не вибрируй" - громко смеяться уже сил не было, только вздрагивать от смеха. До этого вешали люстру, я прикручивала плафоны и периодически держалась за потолок, чтобы от смеха со стола на свалиться))

@темы: Заметки на манжетах, Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!, Янтарное радио

---

Чаек и прочие жидкости

xxx: Не, я кнечно многое могу понять, но КАКОГО ХЕРА У НАС В ЧАЙНИКЕ ДЕЛАЕТ ТРАНСФОРМАТОР?
yyy: О. Эт я его разбирать пытался. Он сцуко по другому не расклеивается.
xxx: А МЫ, МУДАК, ДВЕ НЕДЕЛИ ЧАЙ ПИЛИ. С ТРАНСФОРМАТОРАМИ.

Скоро на защите:
-Почему в Вашем дипломе так мало страниц?
-У меня вода по счетчику...

(с) баш

Но блин как можно за две недели ни разу в чайник не заглянуть??

@темы: Заметки на манжетах, Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!

---

Логи

На раскопках древнего гаражища в плотно запечатанной амфоре с солидолом была найдена рукопись...

- Ты знаешь, что инфляция с брусникой делает? Цена на слойки на треть повысилась!
- Ну и пусть делает, слойка-то с вишней.
- А я про что?
- Ты про бруснику говорил.
- Воздух я сотрясал, может быть, про бруснику, а говорил-то про вишню!

- У него мышка работает только на каком-то исцарапанном листке. Причем, если положить на другой поцарапанный лист, не будет работать.
- Он знает какой-то секрет. Надо выведать, провести исследования и наладить производство. И запатентовать.
- "Технология прецизионного царапания".

Едем подключать кренделя по фамилии Вензель. Хлебобулочное подключение.

- Когда видишь много человек, уткнувшихся в телефоны, представляются древние люди возле пещеры, тупящие в глиняные таблички.
- Сидят, царапают... Социальная сеть такая. О, wi-fi подключился!
- iКамень. И iПалка.
- Только ничего не скинешь, если не заплатишь вот этими ракушками.

"Стандарты", "Престижи", "Перспективы"... У всех названия одинаковые, слов им в русском языке не хватает?
*ассоциативный ряд утрачен*
Вот, например, маникюрный салон можно называть "перстогранная"!

Знаешь, как в древности головную боль лечили? Брали вот такой шуруповерт и каменным сверлом сверлили череп. Нормальных сверел-то еще не было.

@темы: Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!, what a wonderful work

---

А Какой дом нужен вам?

@темы: волшебство, Вредные привычки

---

 Сэнсей,

приветствую

こんにちは!

@темы: wellcome

---

21.05.2015 в 01:39

Пишет  Ai Rolary:

Герр Маннелиг грустен и раздражен:
Вино не радует, мед горчит,
И вроде на то никаких причин,
Подумаешь, невидаль, странный сон!

Чего не присниться в здешних горах
Усталому путнику в темную ночь!
Подумаешь, тролльского племени дочь
К нему приходила в роскошных шелках!
Подумаешь, пела-просила его:
"Возьми меня в жены, я буду твоей,
Я дам тебе радость до краешка дней,
И кроме радости-много чего."

Герр Маннелиг мрачен: во сне, не во сне,
Обидел девчонку, считай, ни про что,
Сам будто бы краше. Еще и крестом
Ее попрекал. Святой, тоже мне.

И он, как дурак, рвет охапку цветов,
И в горы идет, и ложится в траву,
И думает: я вот сейчас позову,
Быть может придет хоть во сне на мой зов.

К полуночи травы покрыты росой,
Он дремлет, цветы прижимая к груди
И сонно бормочет: Ты где? Приходи...
Она еле слышно приходит босой.

И он, затронутый тишиной
Глаза открывает...и взгляд во взгляд
Ему отрезает пути назад.
Он шепчет: Ты будешь моей женой?

@темы: волшебство, поймала Сетью, лучший из миров

---

Выбрать свиток!

"Самый сложный второй шаг" пройден, новых мышц не нашла - лучные тренировки не трайбл, чай. Характерно ноющие после тренировки мышцы в верхней части спины на раз объяснили, как сидеть правильно - при опущенных развернутых плечах не болят.
Кроме таланта за пару часов довести до состояния "ой все", коллега мэтр умеет делать жизнь после тренировки еще прекраснее. Методы имеет простые, но действенные. Даже полцарства за массаж отдавать не пришлось, а то где б я их столько взяла, царств-то?
После весьма нерегулярной еды на полигоне и возвращения в город осознала, что сладкого и выпечки мне почти не хочется, а вот молочного и белка в принципе - очень даже.
Собрались вчера за игру поболтать, морально и физически чесали за ухом Её Величество, подбрасывали к потолку (низкий он у меня, жаль) в знак уважения за отлично отыгранную роль и победу над собой, пили глинтвейн (вторая партия получилась не очень), в начале третьего принялись играть в тетрис на тему "куда положить спать восемь человек, имея один диван?" Отличная штука историческая одежда, она толстая и на ней можно спать!
Два потрясающих объяснения с игры в Алиас: "пряность, которую можно забить"

ответ

Нет, не хрен, как пришло в голову мне. Гвоздика. и "мокрый соленый американский герб"

ответ

Морской орёл. Угадали через морскую пехоту.

@темы: лучший из миров, Янтарное радио, Вредные привычки

---

03.05.2015 в 22:04

Пишет  Narindol:

Муми-тролли в Арде
Благодаря Муми-обзорам увидел пост  Orava о параллелях между Арагорном и Снусмумриком =)
И вместе с  Ven. задумались над тем, что кроссовер JRRT с Туве Янссон вообще может выйти весьма впечатляющим =)
Представьте себе: кульминационный момент книги "В конце марта", финальной части трилогии "Кольцо волшебника". В самый разгар битвы на Пеленнорской равнине к причалам Харлонда подходит флот под черными парусами. Защитники Минас-Тирита приходят в отчаяние, а войско Саурона - в восторг, но с кораблей сходят не умбарские пираты, а воины из южных провинций Гондора, спешащие на помощь защитникам. Впереди всех с невозмутимым видом шагает Снусмумрик, играющий на губной гармошке. Рядом с ним - суровый Снорк (с топором) и его не менее суровая сестра (с луком). Незадолго до этого они втроем прошли Стезей Мертвецов. В это время Тофсла и Вифсла, волоча вдвоем арнорский клинок, подбираются сзади к Ангмарсле, сражающемуся с Эовин.
А за много лиг от Минас-Тирита, среди бесплодных пустошей Мордора, из последних сил бредут к Роковой Горе несущий Кольцо Муми-Тролль и его верный слуга Снифф...
Вообще, из обитателей Муми-Дола можно набрать полный состав Хранителей. Хемуль занимает место Гэндальфа (во-первых, самый старший и самый серьезный, во-вторых, его платье сойдет за плащ Гэндальфа), а роль Боромира достается Ондатру. Муми-Дол объединит в себе сразу два места - Раздол и Лориэн, Муми-мама станет Галадриэлью, а Муми-папа - Элрондом, который в этой истории вобрал в себя и образ Келеборна =)

@темы: Арда, Вы еще в своем уме? Тогда мы идем к вам!

---

Вершина мастерства

предисловие

7 мая, настолько рано, что даже утром еще не назовешь, я упаковала большую часть барахла по рюкзакам, пакетам и коробкам и решила часок поспать, исключительно для смены логического дня на следующий. Больше времени все равно не было. Этот период сборов запомнился мыслью "Да ну ее в баню, эту Макарену, я спать хочу!", но отступать было некуда.
В пять утра выехали из Томска, Тролль был мрачен и просил его не трогать. "Горе-то какое, ехать молча", - подумала я и отрубилась. Скорость, по ощущениям, была близка к сверхзвуковой, что подтвердилось, когда принялись искать собственно наш лагерь, Пуасси: "Да у нас времени до парада вагон, еще семь утра только, можно покататься, природу посмотреть". Привычное "трасса - переезд - подстанция - вдоль ЛЭП по полю" вывело к совершенно другим "замкам", по раннему времени и неадеквату не помню, каким именно) Вернулись, проехали через Кошево, поспрашивали аборигенов. Покружили по окрестностям, уже хотели возвращаться к первым лагерям и искать проводника, но внезапно внизу холма увидели нужное знамя. Хорошо, что у Тролля внедорожник, съехали вниз прям по склону)

вступление

Сразу же, даже не поставив палатку, принялась строить парней в ружье на тему "мне очень-очень нужны опоры - навесить крышу для госпиталя, а еще стол, доски король разрешил брать вон там", не брезгуя даже шантажом: "Хочешь оставить королевский замок без лечебницы?". Один из строителей обозвал возводимое госпиталем святого Роха - ему молились об излечении от чумы Срываемый ветром тент ставили и укрепляли все по очереди: королевин рыцарь-венгр, писарь-послушник, крестьянин из соседней деревни, пришедший учиться ремеслу лекаря, королевский палач, с которым мы вели беседы о разных подходах к анестезии и излечению.
Натянули, привязали, собрали, расставили. Оделись и пошли на парад. С парада, кроме знамен, доспехов, платьев, титулов (в беспорядке) помню тыкание королевы пальчиком "А мы что кричим?" и представление "копья королевы":
Макар: ... и, конечно, очень важный персонаж: королева Франции Агнесса Меранская! - король подает руку, они оба выходят немного к центру - показаться. Эх, какой эпизод!

первый и второй дни

Потом объявили турнир, но мне было не до него: лекари обступили Селеник (мастера по лекарям, представления не имею, как звали ее персонажа ) и заявили, что хотят сертифицироваться.
- Что, прям здесь?
- Можно и здесь.
- А турнир?
- Что мы там не видели?

- Я уже поняла, что ты крут, дальше можешь не доставать.
- Вот еще. А повыпендриваться?

- А уровень повысить можно будет?
- Да, пройти обучение у мэтра. Один - вот, а второй, скорее всего, будет в аптеке Туара.
- Или в Пуасси (это я, скромненько).
- У тебя хороший госпиталь?
- Очень! (убежденно)

Получила желаемый еще с 2012 года сертификат мэтра медицины, иду с подмастерьем обратно в замок: "Боже, благослови лень Селеник! Когда бы она еще до меня дошла?!" И завертелось: ученики, любезно поставляемые палачом пациенты, странное отравление леди Иоланды (курила в игровой зоне), симпозиум, плавно перешедший в консилиум, беседы с палачом о методах анестезии, анатомии и возможности замены поврежденной кости или сустава протезом, подозрение на чуму у одного из стражников (тот же диагноз - курил) - спасибо палачу, помог в госпиталь отнести, остальные в ужасе разбежались. Потерянная брошь, украденный браслет, переписка Агнессы и Беренгарии, заговор, посольство ко двору, в ходе которого французский рыцарь с оруженосцем оглушены и взяты в плен. Убийство Беренгарии - мы считаем Алиенору Аквитанскую причастной, она катит на Маргариту де Сабле, фрейлину королевы. Тамплиеры обещают ей защиту, как дочери ныне покойного Великого Магистра Робера де Сабле. Судебный процесс, на котором мне делать было нечего, а любопытно - страсть! Свадьба, бесконечный королевский совет:
- Мой король, виноград зимой не растет, а вы заседаете уже несколько месяцев! Вино заканчивается!
- То есть?
- Если нормальными словами, вы зажгли позитив и спрятались, а нам надоело болтаться вокруг и изводиться от любопытства!
- Не скажу за других, но вы к столу приглашены.
Захожу в шатер, а там тёрка на столе стоит! Кто-то приволок, тоже утомившись пафосом дискуссии, так ее стали передавать как знак оратора)))
Отправили за чаем для короля, а Их Величества за это время спать ушли)
Сидим возле костра, допиваем чай: "А ведь как мудр наш король! Сами-то мы поленились бы в темноте чай кипятить, хоть и на горелке"
Моя общая малопьющесть вступила в противоречие с профессиональным желанием персонажа попробовать произведения других мастеров, после третьего "зелья" пришлось с практикой завязать во избежание Сержант одного из поротых палачом и попавших ко мне на перевязку солдат налил огненной воды, которую пить было неинтересно, зато я такую речь двинула! В это же время пришли две девочки, желавшие учиться медицине, но я уже умоталась, да и сумерки уже почти перешли в ночь, какая учеба. Стою я, держу чашу с алхимическим топливом и вещаю:
- У людей, давным-давно живших за морем, был обычай: они зажигали особые растения и вдыхали по очереди ароматный дым, передавая по кругу "трубку мира". Так вот, товарищи будущие студентки, что самое главное в медицине?
- Что?
- В медицине главное - чистота! Как снаружи, так и внутри, - делаю глоток и передаю дальше.
Чашка возвращается, в ней еще изрядно. Разговариваем дальше. Туда-сюда, еще глоток, передаю девушке напротив, она отпивает.
- А что второе по важности?
Девушка, уловив суть:
- Трезвость?
- Правильно, трезвый ум! На сегодня вводную лекцию будем считать законченной, приходите завтра.

Симпозиум.
О, это было офигенно! Два с половиной мэтра медицины - алхимик и аптекарь (Тангор, ты в самом деле полтора метра ростом или это художественная метафора?), королевский палач с обширными познаниями в анатомии:
- Мозг один, но его как бы два.
- Это как?
- Как задница.
- А, так вот почему обучение можно проводить с разных концов, органы похожи!
Три разных чая и кофе в качестве практики по алхимии; разные взгляды на анестезию: маковый отвар vs обухом по голове - если последствия одинаковы, зачем платить больше; чем можно заменить безвозвратно поврежденный сустав или кость - сделать из серебра, потому что золото мягкое, железо ржавеет от крови, камень тяжелый и не упругий. Даже Её Величество, привлеченная светом знания и дымом кальяна, почтила наше собрание своим присутствием.
Потом мы решили прогуляться до кабака, но по дороге нашли тело виконта Туарского, в результате осмотра которого причина смерти стремительно менялась со временем: то задушен, то сломан или вырван кадык, то повешен на воротах. Слишком много смертей для одного человека, пусть он и виконт! Это при том, что концентрация мэтровости и медичества в этой точке полигона зашкаливала, а палач вообще спец по насильственным повреждениям. Фон бароны и прочие дознаватели что-то терли очень долго, а "тело" в это время смирно лежало и только один раз пожаловалось, что на земле-то холодно. Подняли, перенесли в тюрьму за неимением часовни, положили на лежанку и опять давай тереть. Потом забрали факелы и ушли, оставили человека в темноте одного - в роль вжились, блин. Заглядываю: "Труп, где ты там? Вылезай, повяжем тебе хайратник и в Туар отправим". Вот так для вящей практики симпозиум перешел в консилиум, ладно хоть до коитуса не дошли.

Третий день, то есть 1199 год.

Опять отмутила верхнее платье у Маргариты де Сабле, миледи все равно его только к вечеру надевала, а мне и в одном льняном нижнем как-то неприлично ходить, и в шерстяном жарко. Это погода офигела, что Тиль поехала леди в длинных платьях, да еще и при короне. Прекрасная получилась королева, чего бы такой теплую погоду не организовать? Или Макар договаривается с небесной канцелярией об историчной погоде - на игре по Исландии снег пошел, потом была Англия с дождем, ветром, градом и солнцем.
Войско собирается на помощь замку Шалюсс, осажденному англичанами, требует медика. "Эрик, - говорю, - а пойдем со мной в госпиталь? Компанию мне составишь, пока буду бинты резать и собираться, уровень тебе до мэтра подниму". Пакуемся, прибегает гонец:
- Эрик, бери лук, королева велела поторопиться.
- Так я уже все спрятал, да и вообще, лучше мэтр медицины, чем еще один лучник, пусть и хороший.
К полю боя мы шли, как шпионов запутывали, переправлялись через речку по двум проседающим в воду дощечкам. То ли на другом берегу англичане были, то ли мы просто заблудились Королева наша, утомившись бездеятельностью, Алиенору Аквитанскую захватить хотела, но рыцарь заявил, что его-то эта переправа не выдержит, пришлось Её Величеству только за боем наблюдать. Подхожу к сражающимся, слышу уже привычное: "Лекаря!" Разглядываю раненого, а это... король Ричард! Ладно, думаю, хоть и против него французы сейчас бьются, а негоже благородному противнику не помочь. Опять же, образумится, глядишь, воевать нас перестанет. Эрик протягивает пациенту термос - чай заварить я успела, а выпить нет, с собой взяла. Перевязываю, даю пару кофейных зернышек "для бодрости", еще что-то. Подходит мастер - излечение засвидетельствовать, персона-то важная, причем его король сам и велел искать, как знал. Прошу у воинов плоский щит, бросаю кубик... единица, единственный для мэтра шанс неудачи. Макар: "Шалюсс! Ребята, это Шалюсс! Ричард умер под Шалюссом! История свершилась". На самом деле, ранение получил, от которого через несколько дней умер вследствие заражения крови.
У меня истерика: всю игру понтовалась мастерством, а короля завалила. Причем короля-противника! Макар гневается: "А ну прекратили ржать, в мертвяк отправлю. Имейте уважение!" Кто-то из французов дает мне денег, и тут я начинаю злиться: я плохо сделала свою работу, а мне за это платят! Отдаю епископу на церковь. Потом тот же трюк проделывает король, я ему:
- Мой король, не уподобляйте меня Иуде!
- Отдашь на нужды церкви.
- Не могу взять, отдайте, пожалуйста, за меня.
- Тогда покиньте стол.
- Да хоть в монастырь!
И куда теперь? В монастырь не хочется, хоть и заниматься там тем же, да характер не тот. Оставаться королевским лекарем стоит ли, после таких слов и такой неудачи? Возвращаюсь в Пуасси, мне навстречу: "Клэр, королева зовет". Её Величество настолько убедительно страдает, что король и рыцари думают, реальный медик нужен. Снимаю корону, для дальнейших действий несем леди в госпиталь - ей захотелось картинно помереть в родах, игра-то моей милостью закончилась. Только вот поторопилась она, сие печальное событие на 2 года позже произошло.
Никогда на играх я с такой искренностью не молилась! "Рискну еще раз испытать Божью милость, раз не удалось спасти рыцаря, может быть, к ребенку Он будет благосклонен?", зажимаю кубик в ладонях, "In nomine Patri, et Filie, et Spiritus Sancti", бросаю. Кубик катится по доске (которую я за минуту до того, увлекшись, выпустила из рук и положила на королеву, чем она тут же возмутилась), падает в подол платья, но вверх гранью, а не ребром. Пятерка. Зовем короля.
Агнесса: Мой король, назови ребенка своим именем, чувствую, время мое сочтено.
Я, поднося чашу с вином: Рано прощаться с жизнью!
Королева делает глоток, "захлебывается" и теряет сознание.
Филипп: Ничего подобного, она умерла позднее этой битвы.
Маргарита: "А вот не дадим тебе умереть!"
"И в самом деле, чего я ее слушаю? Бредит же! Она, конечно, королева, но мы и свое мнение имеем!" Высматриваю высокую фигуру в жизнерадостно-голубом: "Эрик! Быстро сюда!" Ну да, несмотря на род занятий и прозвище Моро, то есть "черный", наш палач любит яркие краски))
- Ребенок родился, но как помочь королеве - не знаю. Ты больше понимаешь в анатомии.
- Кровотечение?
- Есть, но видимо, внутреннее - ран не видно.
- Ребенок крупный?
- Да, хороший мальчик.
- Видимо, повреждены родовые пути. Кипятка, бинтов и нюхательной соли мне!
В качестве анестезии понемногу вливаю вино, палач дает лимон: "Кто сказал, что лекарства вкусные?" Проводит манипуляции, перевязывает, кидает кубик. Двойка. Хорошо, что он уже мэтр, а то не было бы у нас королевы! Её Величеству некуда деваться от профессионалов, приходится оживать. Уносим обратно в шатер - с госпиталя все-таки сорвало крышу, солнышко в лицо светит. Эрик рассказывает королю, как он крут, получает награду, я собираю инструменты, чтобы ветром не унесло, и иду каяться: "Мой король, после разговора там, под Шалюссом, мне пришла в голову крамольная мысль покинуть Пуасси, и Провидение меня за это наказало. Покинуть Её Величество сейчас я не могу, но все же, предлагать деньги за чужую смерть - неправильно".
А наградить чем-нибудь еще они не догадались
Чуть позже, прекрасная королева Агнесса Меранская становится Тилем в камуфляжных штанах, футболке и берцах, идем искать Макара, чтобы про парад закрытия спросить. Выясняем, а потом на каждом шагу встречаем кого-нибудь, с кем хочется поговорить. Идет опять же Макар навстречу с бутылкой Jameson'а:
- Следующая игра будет по Ирландии, держи.
- Вот человек, который делает, как я люблю!

короли, рыцари, лекари в лицах

@темы: ролевое